ЮРИЙ ЛИВЕРОВСКИЙ – ПОДБОРКА СТИХОВ И ПОСЛЕДНЯЯ НАША С НИМ ОХОТА
В новгородские Домóвичи на весеннюю охоту приезжало до десятка наших охотников из Ленинграда и из Москвы. Как славно сказано об этом у Юрия Алексеевича:
Будет поезд рельсы пересчитывать,
Загремит металлом на мостах –
Мы весну поедем перечитывать
В хвойные озёрные места.
Где поля недавно сбросили
Всё, что наметелила пурга,
Но лежат ещё горбом на просеках
Голубые влажные снега.
Мы пройдём лесами неодетыми
В чёрный остров, как в знакомый дом,
Глухариными рассветами
Надышаться холодком.
Посмотреть, как утром лужицы
Покрывает ломким льдом
И в ручей глядит калужница
На лягушачий содом.
Насмотреться и наслушаться,
Как цветёт, поёт земля,
Как гроза дождями рушится,
В бубен озера звеня…
Накануне открытия весенней охоты в доме Алексея Алексеевича всегда вершился «военный совет»: решалось кто с кем и куда отправятся. Пожелания учитывались, но последнее слово было всегда за Алексеем Алексеевичем. Тасовал он нас по своим, не всегда нам понятным, соображениям. Так, однажды, я оказался на «Медвежьем» в паре с писателем Горышиным Глебом Александровичем, которого до этого почти не знал. И ничего, отлично поохотились два дня и две ночи.
Весной какого-то из последних 1970-х годов Ольгешу и меня Алексей Алексеевич объединил с Юрием Алексеевичем (ему тогда – за 75!) и направил на «Черничный». Озеро уже «вскрывши», так что доберёмся по воде. Накануне подсмолили и спустили на воду «Гайавату» (это осиновый долблёный чёлн Юрия Алексеевича. После Гайаваты я, пожалуй, настоящих челноков нигде больше и не встречал). Утром на челнé переплыли озеро. Обогнув мыс Собачку, вошли в Гóльское плёсо. Я на вёслах. Юра – на корме, и читает свои стихи.
У нас на озере просторно и светло,
И мало где такой простор на свете!
Как голубое ломкое стекло
На плёсах воду разбивает ветер.
У тихих берегов крутой песчаный скат.
Под лесом – дремлющие озы*.
А в знойный день сжигают облака
Июльские торжественные грозы.
У нас на озере былинные слова
Повторит нараспев высоких сосен шорох.
И, кажется, История сама
С тобой заговорит на блещущих просторах.
Она кремнёвым одарит копьём,
Крестом из камня, вырубленным просто.
Она встаёт в величии своём
Простым письмом на скрученной берёсте.
У нас на озере тебе забыть нельзя
Ни свет Истории, ни сумрачные тени.
Здесь – наша Новгородская земля,
Согретая дыханьем поколений.
С тобою навсегда – узоры влажных мхов,
Луга в тяжёлых летних росах,
Ручьи, гремящие размерами стихов,
И пламень голубой, пылающий на плёсах…
*Озы, – это змеящиеся гряды из валунов и песка, – следы древнего ледника.
Гайавату оставили в Пѝменовом-Рýчье и через Старую Угольницу добрались до тока. Дорога нетяжёлая: в болотах «дно ещё не вышло» (т.е. под мохом – крепкий лёд). Хуже в густом лесу, там снег глубокий. Юрий Алексеевич идёт нормально – я у него только ружьё взял (Не знал я тогда, что с этой «тяжёлой двадцаткой Гóлланд-энд-Гóлланд» – мне ещё предстоит порядочно поохотиться!)
Поражал Юрий нас с Ольгешей своим знанием всех птиц и, что ещё удивительнее, всех встречаемых растений. На мой вопрос, названия скольких растений ему известны, он сказал, что в средней полосе и в тундре знает всех и по-латыни, и по-русски. А вот дальневосточные – не все, но почти все.
Дошли до тóка. Затáборились на привычном месте. У меня с собой лучкóвая пила (с полотном «бýшмен», которое привёз мне Алексей Алексеевич аж из Стокгольма!). Поэтому с дровами, – без проблем. На случай дождя натянул тент-заспѝнник, – кусок парашютного перкаля. Табор уютный, костёр горит, котелок кипит. Сидим, чай пьём-отдыхаем. Юрий стихи читает:
Холодный как ледник,
набит до отказа
Раскидистый ельник
и снегом, и льдом.
Но время весны
начинается разом,
И льдины на реках
сплывают на слом.
Синеют пролески,
под соснами жарко,
А вечером снова
морозит до блеска
И, нехотя, песенку
высвистит дрозд.
Гортанные крики
уронят казарки
От северных, нежно-
мерцающих звёзд.
В заснеженной чаще
как прежде, как раньше:
Весеннею песней,
в рассветную рань,
Апрельскую радость –
охотничье счастье
Подарит тебе
осторожный глухарь!
На пòдслухе я сидел отдельно, а Ольгеша – вместе с дядей Юрой. Посадку глухаря услышала Ольгеша (Юра слышал тогда уже не очень здорово). А пòдслух был тихий, безветренный и, как мы говорили, – «кóмплексный» . У Ольгеши о таком вечере тоже давно уже всё было сказано:
ВЕСНА СВЯЩЕННАЯ Ольга Ливеровская
Что делалось на свете, что творилось!
Был вáльдшнепами воздух перечерчен,
И бекасѝха тэканье сливала
В неудержимый непрерывный стон.
Дрозды рыдали, зяблики смеялись,
Зануда-шмель гудел над волчьим лыком.
И голос журавлей, такой похожий
На человечий оклик, и на лай,
В разноголосье всплесками вливался.
В прогретых лужах булькали лягушки.
Весёлые ростки шуршали в листьях,
Напруженные спины разгибая.
Поспешно раскрывались в небе почки,
Пропитанные тёплым белым паром,
Идущим от земли. И все спешили
Являться, петь, летать, плодиться,
В неистовстве не признавая ночи.
Но месяц утончённый – иронично
Прорезался на тёмном синем небе –
В укор всем суетящимся и громким.
И яркая звезда качнулась в речке,
Текучим, нервным пальцем погрозила:
«Земные твари, уважайте вечность!»
К табору вернулись в темноте. Ночью – дождь, но не сильный. Ольгеша спала, как младенец, а мы с Юрием почти и не спали. Поддерживали костёр, чтобы Ольгеша не замёрзла, и говорили. В основном, о собаках.
У меня тогда была западно-сибирская лайка Урча, незадолго до этого на областных состязаниях заработавшая диплом первой степени «по белке и тетереву». Собачники поймут, что это дорогого стоит. И теперь главная проблема у меня: Урче необходимо войти в класс «элита». А для этого ей надо на выставке получить за экстерьер не ниже «оч. хор.». А у Урчи с этим сложности: в одном из рингов ей даже поставили «хорька» за то, что она, якобы, «в кобелѝных ладáх». И т.д. и т.д…
Чтобы было понятно, насколько это было небезынтересно Юрию Алексеевичу, помещу здесь его стих:
ЛАЙКА
Кружит резкий ветер жёлтых листьев стайку,
На озёрных плёсах шорохи дождей.
Молодость с тобою проходила, лайка,
Навсегда осталась радость этих дней.
Мы прошли по тундрам с аргишем оленей,
Сполохи над нами разливали свет,
Вьючными тропами, по тайге, где в пене
Сбрасывают реки Становой Хребет.
Высились над нами в узких падях скалы,
Инеем светилась бурая трава.
И будили лая звонкие кристаллы
Тихие лесные острова.
Первые снежинки холодны и сухи,
Пронесёт их ночью ветер штормовой.
Ночью мне приснится друг мой остроухий –
Молодость и счастье жизни кочевой!
Чтобы показать, сколь близки наши интересы, вставляю сюда Ольгешину «Куницу», которую она тогда впервые прочитала Юрию:
КУНИЦА Ольга Ливеровская
Вот и солнце на лето. Сезон закрыт.
За окошками дождь закапал,
И на пыльном паркете врастяжку спит
Мой охотничий друг – собака.
Потечёт, пойдёт вереница дней,
Каждый скукою одинаков…
А собака вздрагивает во сне.
Увидать бы твой сон, собака!
Ты, меня с собой в этот сон возьми,
Чтобы я увидала тоже
Куний след двойной – поперёк лыжни
По пушистой ночной пороше.
То петляет след, то ведёт в кусты.
Потерять – не снести позора!
Повершит – пойдём по кускам кухты,
По чутью пойдём, по посóру.
И тяжёлым станет для плеч ружьё,
И останется мало света,
И я стану думать: «Да ну её,
Не далась нам куница эта!»
И устанут глаза напрягаться зря,
И чутьё потеряет верность…
Вдруг, куница – огненная заря,
Полыхая, пойдёт по вéрхам!
А ведь я уже не ждала её,
Есть в лесу и другие звери –
Но теперь я знаю – она уйдёт,
Нам не вынести этой потери!
Ты, – кружить кольцом, а я вниз лицом
Прямо в снег упаду, заплакав.
Нет! Я верю, что мой патрон
Остановит её, собака!..
За окошком дождь третий час подряд.
Зимний день бесконечно длится.
И, опять, наплывами янтаря
В сон собаки плывёт куница.
До этой охоты мне с Юрием Алексеевичем охотиться доводилось много раз, но чаще с гончими, где всегда большая компания. Там, особо, и не поговоришь.
Результат же этой ночной беседы оказался совершенно неожиданный: В марте 1983 года, на похоронах Юрия Алексеевича, его вдова Инна Тимофеевна сказала, что незадолго до смерти он распорядился передать мне своё ружьё – Гóлланд-Гóлланд. Когда я с охотой «завязал», то подарил «гóлланда» моему внуку Феде, – Фёдору Сергеевичу Гильбо /1991г.р./ Так что ружьё остаётся «в семье».
О чём говорил ещё Юрий Алексеевич у того костра? Конечно, о своих «дорогих охотничьих собачатках» – это цитата из последнего письма Юрия Алексеевича к Ольгеше. Цитирую выдержки из этого же письма: «…лаечку Онегу в начале войны отдал биологу-охотнику в Москве… Никите Глазовскому отдал своего ирландца Гейма. Он исчез у него бесследно… Ирику отдал Шембелям. Она жила на Урале… напоролась на сук и умерла от канцера. Дорогую мою гончую Онегу повидимому продал егерь… Ничего не знаю о ленинградских своих гончих – Доннере и Попке – жили они у Воли Романова. Да и знать не хочется. И так горько.
Живёт у меня теперь радость моя последняя – Рената. Несчастная собачонка!… нет у Ренатки настоящего охотничьего досуга.
…Всего у меня было 10 собак. И все погибли не на моих руках, а отданные хорошим людям или неизвестно как.
Сердце у меня болит не только за ушедших рано друзей, но и за моих дорогих охотничьих собачаток. Жизнь жестоко разрывала этим моё сердце и до сих пор не могу без горьких дум пережить.
Мой первый пёс – пойнтер Дик был отдан в Ленинграде (правда, охотнику). Хесска дожил у меня до старости, но потом старичка отдал хорошим знакомым в Л-де. У них он умер. Лаечка Дымка, привезённая мною с Камчатки, погибла в Таймырской тундре, а ведь ходила на медведя. Айну пришлось оставить на произвол судьбы в охотхозяйстве под Л-дом (Сам я вынужден был уехать в Москву)…»
В разговоре о лайках тогда же выяснилось, что Ю.А. причастен к созданию современных пород отечественных охотничьих лаек. Лайки в нашей обширной стране были всегда, но в каждом регионе, – свои, непохожие на соседних. Как вести племенную работу, неизвестно. В 20-х годах 20-го века кинóлоги Ленинграда начали создавать стандарты охотничьих лаек 4-х нынешних пород. Юрий Алексеевич активно в этой работе участвовал, и даже написал книгу «Лайка и охота с ней», изданную в Ленинграде в 1930-м году.
– «Жалко только, что книжка эта у меня пропала во время войны при переезде из Ленинграда в Москву» – посетовал Ю.А.
История с этой книгой имела немыслимое продолжение: где-то между 1983-м (год смерти Юрия Алексеевича) и 1989-м (год смерти Алексея Алексеевича), убивая время в ожидании поезда на вокзале Петрозаводска, я совершенно случайно зашёл в книжный магазин. На невзрачной букинистской витрине увидел совершенно случайно эту самую книжку и, естественно, купил. Позднее я передал её Инне Тимофеевне, – вдове Юрия Алексеевича.
А на той охоте дальше всё шло точно по тексту Юрия Алексеевича (разве, что белые куропатки вблизи озера Гóродно тогда уже исчезли, к сожалению):
Рассвет слегка отбеливает ночь.
На золото костра ложится пепел грубый.
Короткий сон помогут превозмочь
За лесом журавлей торжественные трубы.
Пора на ток. Чуть видимой тропой
В разливы вод, по коридорам просек,
Где стаи звёзд висят над головой
И панцырь льда в ручьях ломают лоси.
Ещё хвои совсем не виден цвет,
Кусты с тобой ещё играют в прятки,
Но вот уже приветствует рассвет
Крикливый хохот белой куропатки.
Прижмись к сосне, сливаясь с темнотой, –
Ведь скоро долгожданное мгновенье:
Как в старой сказке сбывшейся мечтой
Начнёт глухарь таинственное пенье
Не птичьим голосом, а голосом весны,–
В нём спаяны все шорохи природы:
Под ветром северным тревожный скрип сосны,
Весенний щебет птиц, клокочущие воды...
Вот вальдшнеп медленно проплыл над головой,
Заря горит всё ярче, всё чудесней…
По мокрому ковру подстилки моховой
Теперь, – вперёд! В железном ритме песни!
Утром к глухарю дядю Юру подводила Ольгеша, пока он сам песню не услышал. Под песню скакал, и под песню взял. И как потом оказалось, – это был последний его глухарь! Апрель 2014 А.Воинов
РАЗДЕЛ 1 – НОВГОРОДЧИНА
* * *
Ждут тебя – осветлённые осенью рощи,
Где под ветром трепещут осинок огни.
Где от гривы крапивы и жгучей и мощной
Только тонкие стебли остались одни.
Где седеет земля от дыханья рассвета
И печалятся в траурных перьях грачи.
Где зима к пёстрым комнатам бабьего лета
Незаметно, неслышно готовит ключи.
Ждёт извечная русская грусть перелесков,
Нежный шорох опавшей осенней листвы.
Ждут стихи, озарённые солнечным блеском
Перемытой дождём синевы.
ПРЕДЗИМОК
Лохматые тучи стремятся всё мимо да мимо
Затихших лесов, где звенел янтарём листопад.
Но лунную ночь заморозил предзимок:
По крышам проходит танцующей поступью град.
Холодные звёзды кусты на меня осыпают,
Запутался ветер в медвежьих провалах следа.
Как тёмное облако, – галочья стая.
И чёрным по белому блещет в овраге вода.
Пусть снег этот ранний – недолгий.
Хоть снова откроется пёстрая ширь, ––
Выстукивал дятел морозные строчки,
И зимнюю флейту настроил снегирь.
И пусть он подходит неслышный, незримый
Тропою последних сентябрьских дней
Спокойный и мудрый – холодный предзимок
Земли Новгородской и жизни моей.
ЛЫЖИ И ЛУНА
Безмолвный мир, просвеченный луной
От елей дремлющих до маленькой снежинки,
Где иногда, чуть слышною струной
На озере позвякивают льдинки.
Но лыжи зимней песнею своей
В безмолвье лунное ворвутся вместе с нами,
И арки лёгкие заснеженных ветвей
Осыплются холодными огнями.
И тень твоя взлетит огромной птицей
На мягкие холмы, на ломкий лёд реки,
Где инея колючие ресницы
Зажмурили от света тростники.
Да, он прекрасен этот мир безмолвный,
Насквозь продутый белоснежьем вьюг,
Где медленно луна перебирает волны
Полярной чистотой сверкающих заструг.
Прекрасен он, но холоден и пуст –
Калейдоскоп безжизненных узоров,
Где в поле леденеет каждый куст
И тяжестью снегов придавлены озёра.
Но лыжный путь пройдёт лесную тень,
Поля и вырубки, долины тихих речек.
Неяркие огни далёких деревень
Приветливо засветятся навстречу.
И лунный мир покажется другим:
В нём озими хранят сугробов своды,
В нём скрип саней, торжественный как гимн
Лесным просторам северной природы!
ЛЕС
Он для нас в облака поднимает вершины,
Пробегает в них ветер зелёной волной.
На опушках для нас пламенеют осины,
И у снега цветы зацветают весной.
Наполняют его пересвистами нежными птицы,
Как упавшие звёзды горят на траве светляки,
И лишайников лёгкая пена клубится,
Рыжей пеной багульник поднял лепестки.
Наши песни и сказки с лесами дремучими слиты,
В них чеканное слово былин повторяет пурга.
И не раз, каменея стеной малахита,
Новгородскую Русь закрывали леса от врага.
Будет день, – запоют металлическим голосом пилы,
Будет рёв тракторов однотонно суров,
И поклонишься ты этим тихим и милым –
Как друзьям уходящим – колоннам сосновых стволов.
***
Сосна задумалась седая,
С зимой расстаться не спеша,
Но, слышишь, – насты оседают,
Как будто тяжело дыша?
Так человек вздохнёт глубоко,
Что радость жданная близка.
Так, тающим на солнце боком
Овражный улыбнётся скат.
А март, чуть запыхавшись с ходу,
Капель уронит в сонный снег
На глухариные наброды,
На тоненький мышиный след,
На злые зимние страницы,
Где волком глоданная кость,
Где пух разорванной синицы
И шишек склёванная ость.
Всё это зимнее и злое,
Но проходящее всегда,
С голодною январской мглою –
Запенясь, унесёт вода.
И лес, отбросив размышленья
О жизни, смерти и добре,
Спокойно погрузит колени
В зеркальные разливы рек.
***
За станцией сразу откроется мир
Настолько зелёный, что больно глазам.
Шмелей на черёмухе яростный пир,
Крикливых грачей несмолкаемый гам.
И строятся сосны в холодный порядок,
И вместе с тобою уходят туда,
Где горбятся камнем моренные гряды,
Где светится тишью в озёрах вода.
По тропкам, по топким ольховым болотцам,
По чаще, где хлещутся ветви в лицо, –
Пройдёшь ты исконным путём новгородцев,
Дорогою дедов твоих и отцов.
И старые жальники выйдут навстречу,
Приветливо встретит знакомая ель,
И звёздами в воду осыплется вечер,
И сочно в лугах проскрипит коростель.
Пусть жизнь всё короче, как белые ночи, –
Нам наша земля всё родней и милей:
И звёзды, и птицы, и озимей строчки,
И запах весенней воды и полей!
ЗАЗИМОК
Цветов огни недавние:
Пролёсок синий пыл,
Кусты лиловой дафнии –
Нежданный снег закрыл.
Обрушил шторм норд-остовый
Пурги колючий дым.
Качался лес, исхлёстанный
Его дыханьем злым.
Разлив с трудом протаскивал
Шугу сквозь сетку ив,
И день весны неласковый
Был холодно-красив.
Сквозь сосен скрип неистовый
С утра до первых звёзд
Дарил цветными свистами
Весёлый певчий дрозд.
Метался ветер в ярости,
Крутя снежинок лёт,
А дрозд всё пел о радости,
Которая придёт.
Певец, апрелем призванный,
В морозный шторм не смолк.
Он светлой силой жизненной
С людьми сравняться смог.
НАМ И ВНУКАМ
Д.Л.Арманду
И нам и внукам пусть останется
Прохладных речек чистота.
И нам и внукам пусть достанется
Вода прозрачнейшая та,
Вода живая наших сказок,
Вода июльских свежих рос,
Что мёртвых воскрешает разом
И нивы поднимает в рост.
И неба светлое пространство,
Где стынут груды облаков.
И голос птиц, и голос странствий,
И в травах трепет мотыльков.
И пусть вовек она не старится,
Лесная Русская страна!
И внукам лучшей пусть достанется,
Чем деды передали нам!
РАЗДЕЛ 2 – ЭКСПЕДИЦИОННЫЕ СТИХИ
***
Сосулек стекляные гребни
Свисают с обтаявших крыш, –
Встают из-под снега деревни
В лесную, озёрную тишь.
От криков грачиных, от снега, от марта
Так радостно сердце твоё застучит,
И новой покажется старая карта,
Где рек разошлись голубые лучи.
Там строчки дорог обрываются круто
В звериные тропы, в таёжный простор.
И воткнуты чёрные стрелы маршрутов
В вершины далёких заоблачных гор.
Зигзагами молний засветятся грозы
И встречные ветры налягут на грудь. –
Крыло самолёта, дымок паровоза
Как прежде отметят далёкий твой путь!
КОНИ
Земли и листьев запах терпко сладкий.
Колючая осенняя вода
Полощет скалам горло. За палаткой
Пофыркивают кони, как всегда.
Они прошли по трудным тропам много,
По плитам каменным, по ледяным мостам
Там, где архаров вечная дорога,
Где сердце холодом сжимает высота.
Был каждый шаг опасностью отмечен,
И клекот беркутов грозил нежданным злом,
Но волны бешеные речек
Ломали кони, идя напролом!
Беде меня не выдавший ни разу,
Киргизский крепконогий конь
Косит пугливо лиловатым глазом
На загорелую хозяйскую ладонь.
Но знает он, что ждёт меня машина.
И в дым адыров жёлто-голубой
По лесу сухо застрекочут шины,
И пыльный шлейф потянут за собой.
Географы-разведчики природы
В путях больших и малых дней
Мы вьючные не раз припомним переходы
И дружбы тост поднимем за коней!
* * *
Конечно, неплохо: квартира, комфорт,
Ковры и торшеры, на стенке офорт,
Как пёстрая бабочка плоскость дивана,
И тёплая снежность наполненной ванны,
И кафель на кухне, ласкающий глаз,
И синим цветком расцветающий газ.
Неплохо, конечно, но всё-таки лучше
На небе закатом зажжённые тучи,
Порывистый ветер, сминающий в складки,
Заплаты на старой походной палатке,
И речки, которых не встретишь на карте,
Распадков глубокие, длинные тени
И звёзды в снегу под ногами оленей.
ТАЙГА
Тайга звала. Он помнил наизусть
Багульника смолистое дыханье,
Далёких сопок каменную грусть,
И тропы вьючные, и реки без названья,
Где лодку резали клыки гранитных плит
И в пену сбрасывали разом,
Но, где скрывает кимберлит
Голубоватый блеск алмазов.
А Север злобствовал, хвою срывая с веток,
Сгибая лиственниц прозрачные леса.
И каждый раз будили до рассвета
Несделанных открытий голоса.
Пускай, порой был слишком краток роздых,
Шатаясь, кони брали перевал,
Но мужество растил холодный воздух
И снежников сверкающий оскал.
О, как забыть костров походных дым!
Якутскую неласковую осень,
Где глыбами вставали из воды
Непуганые медленные лоси.
Тайга была, как необжитый дом
Неприбранный хозяйскими руками,
Где дремлют мамонты, закованные льдом,
И сполохи горят за облаками.
РАЗДЕЛ 3 – ОХОТНИЧЬЯ ТЕМА
ВОЛКИ
Там, где ельник буреломный,
Где осины точно спицы,
Спал в болоте волк огромный
С ним – матёрая волчица.
И, наверно, снились волку
Ярость бешеной погони,
Окровавленные тёлки,
Обезумевшие кони.
Но, когда взлетели с веток
Перепуганные птички,
Расколола шорох ветра
Гончих яркая помычка.
И пошёл беляк по чаще
После быстрого дуплета
Там, где ельник мелкий чаще
В шубу белую одетый.
И за ним, до самой ночи
С тишиной ведя беседу,
Стала плакать пара гончих,
Привороженная к следу.
А когда припудрил вечер
Позолотой лёгкой ёлки,
Гону звонкому навстречу
Поднялись с болота волки.
Было видно белке ловкой
С высоты столетних сосен:
Старый волк убил выжловку
И на снег лениво бросил.
И ушли в болото звери,
Где тростник тугой и частый,
Где глухарь поёт в апреле
На стеклянной корке наста.
МЕДВЕДИ – ДВЕ ВСТРЕЧИ
Он близко был, – я знал отлично.
В насторожённой тишине
В кустах взлетающие птички
Об этом говорили мне.
Я слушал, затаив дыханье.
Минуты шли длинней часов.
И зверь возник как изваянье
На кромке зреющих овсов.
Но в миг, когда стволов коснулась
С привычной точностью рука,
Широко молния сверкнула,
Луну закрыли облака.
Зарниц слепящие просветы
Делили небо, уходя.
И он исчез в спиралях ветра,
В весёлой музыке дождя.
…Оклад был бережно проверен
И строчкой флагов обнесён.
В квартале чёрном где-то зверя
Спокойно длился зимний сон.
Всё было белым: тучи в небе,
Полей сверкающий простор,
Холмов высокий мягкий гребень
И чаши снежные озёр.
Всё было тихим: росстань просек,
Болота мёрзлые до дна,
Охапки снега в кронах сосен
И елей плотная стена.
И был осмотрен каждый выскорь,
И снег отоптан хорошо,
Когда вдали раздался выстрел
И крик приглушенный: «Пошёл!»
И тишину разбил на части
Обвал нестройных голосов,
И яростным дыханьем страсти
Наполнился простор лесов.
Да, он пошёл, мелькая в чаще,
Таиться перестав теперь,
Огромный, бурый, настоящий
Таёжный новгородский зверь!
И сразу сердцу стало жарко,
И ветер колыхнул флажки.
И где-то прозвучали жалко
Бесплодных выстрелов хлопки.
***
Как яростно тетерева поют
В задумчивое утро,
А прошлогодняя трава
Блестит морозным перламутром.
Они бормочут нараспев
Свои неведомые оды.
И повторяют их напев
Ручьёв клокочущие воды.
И сквозь шалаш увидишь ты:
Когда весенним солнцем пьяны, –
Они как синие цветы
На буром бархате поляны.
Они поют наперебой,
В кусты поглядывая зорко,
Где, слившись с рыжею травой,
Таятся тихие тетёрки.
…Окончен ток. В глухие чащи
Уже укрылись косачи.
И только чёрный дятел чаще
В деревья звонкие стучит.
На просеках – последний лёд.
Ковёр листвы цветами вышит…
И, кажется, сейчас пройдёт
Улыбкой озарённый Пришвин…
* * *
Друзьям юности
Всё было так, как много-много раз:
Неласковой весны недружное начало.
И озеро, как дымчатый топаз,
Луны изображение качало.
И филин гукал в глубине лесной
С каким-то злым, угрюмым постоянством…
Под небом, полным медленной весной,
Взрезали птицы воздух дальних странствий.
И льдом последним – сколками стекла –
Гремел ручей, блуждая в складках ночи,
И песня глухариная текла
Прерывистым дыханьем строчек.
Всё было так: торжественный рассвет
Вливался пламенем в проснувшиеся чащи,
Как будто не прошло войны суровых лет,
Забилось сердце радостней и чаще.
И в этот миг цветения земли,
В дыму костра у старых рыжих сосен
Со мною были вы, друзья, что не дошли
До наших светлых дней, до этих тихих вёсен!
* * *
Кусты прошиты нитью паутины,
На озере закрайки стелет лёд,
И факелами вспыхнули осины,
Встречая птиц осенний перелёт.
Весь день бродить по лесу не устану,
По некосям со спутанной травой.
Желтеет лес почти по Левитану,
Отсвечивают речки синевой.
Но грусти не навеют перелески
Шуршаньем мёртвых листьев, этим днём
Холодный воздух здесь промыт до блеска
Осенним переменчивым дождём.
Здесь всё моё – земля, и лес, и дали,
И тихий плеск речных тяжёлых вод.
Здесь вальдшнепы звенящею спиралью
Взлетают радостно сквозь листьев пёстрый свод.
ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР
Вот он идёт сверкающим поскоком
В просторы перелесков и полей.
Болото ржавое раскинуто широко,
В тяжёлых травах – музыка шмелей.
Ноздрями жадными хватая воздух влажный,
Боками рыжими на солнце вспыхнет он.
Неутолённою охотничьею жаждой,
Как парус ветром, – до предела полн.
Но там, где хвощ раскинулся так пышно,
Где голубики сизые кусты,
Он бег замедлил. Он пошёл неслышно.
Он в стойке бронзовой застыл.
Так он стоял, дрожа от напряженья,
Едва заметно шевеля «пером»…
Казались нам минутами – мгновенья.
Сжимались пальцы под стволом.
Но, вдруг! Из ельника, из-под ковра кислицы,
Где царствует зелёный полусвет,
Шарами синими взметнулись в воздух птицы,
И взрезал тишину стремительный дуплет!
***
Был первый гром, не слышанный давно,
Лиловых молний вспыхнули зигзаги.
Как мокрый зверь отряхивалась ночь.
Запел ручей невидимый в овраге.
И сосны бормотали без умолку,
Сквозь облака едва сочился свет,
Потом хвоинок мокрые иголки
С весёлой нежностью перебирал рассвет.
Последний раз глухарь прощёлкал где-то,
Берёзы зеленью всплеснулись в высоту,
И день вошёл в преддверье лета
Сквозь дятлов дребезжащий стук.
ЩЕНКУ ДИКУ
О друге вспоминая милом,
Я философствую слегка:
Играют роковые силы
Судьбой легавого щенка.
И жизнь рукой железной душит,
Самодержавно правит зло:
–Его коричневые уши
Мне не завязывать узлом.
Нам не пришлось – бродить с тобою
Болотами по мягким мхам,
Дыша прохладою лесною,
Салютовать тетеревам.
И ты, в часы собачьей скуки
Рассказывая мне о том,
Уже мои не лижешь руки
Своим шершавым языком.
Я друга дорогого в гости
К себе хотел бы пригласить,
Но, каюсь, что телячьей костью
Увы, не смог бы угостить!
И я живу теперь с котёнком, –
Он любит только молоко.
С очаровательным бесёнком
Мне сладить, право, нелегко!
Они, наверно, были б дружны,
Не помешай жестокий рок…
Котёнка шелковое брюшко
Кусал бы с нежностью щенок.
РАЗДЕЛ 4 – НАУЧИТЬСЯ СТАРЕТЬ…
* * *
Научиться стареть – это может не каждый.
Распрощаться со всем, не летать и не плыть.
В раскалённую степь не входить, изнывая от жажды,
Из ключа, сгоряча, леденящей воды не испить.
Позабыть сквозняки, от которых дыханье свежеет,
Ставить свечки на свой юбилейный пирог,
Перед тихой судьбою склонить подзаплывшую шею,
В дальний ящик запрятать шелестящие карты дорог.
Бремя прожитых лет облегчать юбилеем не надо –
Злую горечь не снять переплеском речей…
Ты по жизни прошёл беспокойным номадом
И уйдёшь в тишине, точно в камни – ручей.
* * * Брату Лёше
От обиды, от боли, от старости,
От всего, что зовётся бедой –
Ты вдохни широко, не по малости,
Острый ветер над снежной водой.
По разливам, по-вешнему искристым,
Поброди среди тающих льдов,
Чтобы слушать не хрипы транзисторов –
Разговоры весенних дроздов.
Непролазною чащей исколотый
И дождями пробитый насквозь,
Посмотри, как расплавленным золотом
Неожиданно небо зажглось.
Посмотри, над лесными верхушками,
Там, где месяц цветёт молодой,
Первый вальдшнеп протянет опушками,
Зажигая звезду за звездой.
Голубыми крутыми пригорками
Ты пройди, никуда не спеша,
И тогда глухариными зорьками,
Засветясь, распрямится душа!
* * *
Что-то сердце твоё понемногу пошаливать стало, –
Видно, жизнь утекает, как в медленной речке вода.
Может быть, ты стоишь у перрона вокзала,
От которого в вечность идут поезда.
Если юность прошла, – значит, старость осваивать надо
Как холодный неласковый временный дом,
Где дубы не шумят в глубине заповедного сада,
Где сирень не цветёт над глубоким заросшим прудом.
Будут окна твои озарять проходящие грозы,
Будут странники-ветры, как птицы, стучаться к тебе,
Но дороги твои позакроет шлагбаум склероза,
И не станет пути от нежданных-негаданных бед.
А над домом пурга отряхнёт свой заснеженный полог,
По сугробам позёмка засвищет всё громче и злей, –
Вот тогда ты услышишь с заставленных книгами полок
Тихий шелест страниц, точно тёплое слово друзей.
И пройдут словно сон все невзгоды, вся боль, все потери.
На окошках растает сияющий мёртвенный лёд,
Распахнутся тяжёлые чёрные двери,
И бессмертная мысль человека в биение сердца войдёт.
***
Хотя осталось мне немного
Звенящих вёсен, тихих зим,
Лесная каждая дорога
Поёт не реквием, а гимн.
Гимн не прошедшим юным годам
(Их оплатила жизнь сполна)
А лиственным шумящим сводам,
Что строит каждая весна,
Лесным ручьям тенистым, узким –
Их так легко перешагнуть, –
Полям, задумчивым по-русски,
Где васильками светит грусть.
И тем дорожным перекрёсткам,
Где, опершись на автомат,
То в дождевых, то в снежных блёстках
Склонился бронзовый солдат.
Поёт всему, что с детства мило
И с сердцем накрепко срослось,
Что время в памяти не смыло,
Что русским издавна звалось.
***
Стерегут одинокие сосны
Здесь, на вырубке, – дряхлые пни,
Да малинник колючий и рослый,
Да на кочках брусники огни.
Потеплеет стремительный ветер,
А по вёснам на сосны, как встарь,
Прилетит, чтобы петь на рассвете,
Одинокий и старый глухарь.
Будет песня и нежной, и жаркой
В розоватом свеченье зари…
Пусть не квохчут ответно глухарки.
Пусть на бой не летят глухари.
Повторяют её на болоте
Журавли на своём языке…
От купальницы луг в позолоте…
Ходит щука в могучей реке…
Так и нам, – торжествующей жизни
Путеводную светлую нить
На дорогах нелёгких, неближних
До последней зари сохранить!
Слева Направо 1) Неизвестно 2) Павлов В.Н. 3) Померанцев, Виктор Владимирович 4) Ливеровский Алексей Алексеевич 5) Неизвестно
Пройти Опрос. Отразилось ли на вас появление Росгвардии.